Как, смеясь, расстаться с гуманизмом. Телемское аббатство.

начало (1), (2), (3), (4)

Франсуа Рабле является автором знаменитого романа «Гаргантюа и Пантагрюэль».

Обычно, когда описывают этот роман, говорят что-то вроде: «гениальный автор романа «Гаргантюа и Пантагрюэль» при помощи сатиры и юмора обличает окружающую его действительность и противопоставляет ей новый мир, свободный от условностей и предрассудков».

Но не все так просто. Во-первых, по поводу Рабле в советские времена существовал знаменитый заочный спор между академиком Лосевым и культурологом Бахтиным.

Во-вторых, после Перестройки критический разбор книги Рабле не приветствуется. Вот если вы напишите статью, где обольете грязью великого ученого А.Ф. Лосева и с пеной у рта защитите построения Бахтина, то вашу статью напечатает официальное издание (таких статей тьма).

А если вы займете сторону Лосева, вашей статье в официальных изданиях места не найдется. Почему так – потому что Бахтин развил наработки Рабле по сносу идеологических систем и этими наработками снесли советскую идеологию, в результате чего и появилась нынешняя буржуазная РФ.

Задачей Рабле был снос христианского мировоззрения и гуманизма Ренессанса. Взамен Рабле предложил свою версию устройства общества — в первой книге «Гаргантюа и Пантагрюэль» Рабле предлагает свою утопию.

Антиаббатство

Рабле называет свою утопию Телемским аббатством; но на деле это антиаббатство. Это перевертыш. В Телемском аббатстве все ровно наоборот, нежели в католическом аббатстве.

На это в первую очередь обращает внимание А.Ф. Лосев в своей книге “Эстетика Возрождения”:

Это аббатство построено в виде прямой противоположности монастырским порядкам. Если в монастырях кроме молитвы требовался еще и труд, то здесь не требовалось ни молитвы, ни труда. И если в монастырях требовалось исполнение строгого устава, то здесь устав сводился только к одной заповеди: делай, что хочешь.

Телемиты делают все ровно наоборот тому, что требует католический монастырь. Гаргантюа советует телемитам следующее:

Обыкновенно монахи дают три обета, а именно: целомудрия, бедности и послушания,— вот почему вам надлежит провозгласить, что каждый вправе сочетаться законным браком, быть богатым и пользоваться полной свободой. (Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»)

Телемиты общество избранное. Туда кто попало не проникнет. Там только успешные))) Все блещут талантами, все умные и богатые. Существует даже фэйсконтроль и некрасивым вход запрещен.

В Телемском аббатстве живут как мужчины, так и женщины, причем, как повелел Гаргантюа,

Вам надлежит ввести правило, воспрещающее женщинам избегать мужского общества, а мужчинам — общества женского. (Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»)

Телемиты одеваются по последней моде и украшают себя драгоценностями. Рабле подробно расписывает, какие роскошные платья, чулки, плащи, шляпы носят телемиты и уточняет:

Не думайте, однако ж, что мужчины и женщины тратили много времени на то, чтобы с таким вкусом и так пышно наряжаться, — там были особые гардеробщики, каждое утро державшие наготове любую одежду, а также горничные, умевшие в мгновение ока одеть и убрать даму с ног до головы. А чтобы телемиты никогда не ощущали недостатка в одежде, возле Телемского леса было построено огромное светлое здание в полмили длиною и со всеми возможными приспособлениями, — там жили ювелиры, гранильщики, вышивальщики, портные, золотошвеи, бархатники, ковровщики, ткачи, и каждый занимался своим делом и работал на телемских монахов и монахинь . (Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»)

Алексей Федорович Лосев заметил по этому поводу, что такая утопия не может быть осуществлена без планомерно проводимой системы рабства.

Кстати, в Телемском аббатстве такая сущность как время, игнорируется. Чтобы создать атмосферу безвременья, по велению Гаргантюа убраны все часы и циферблаты (что очень многозначительный момент. Время это атрибут жизни, безвременье – смерти).

То есть, что фактически предлагает Рабле – модель блестящего существования небольшой избранной части общества, где исторический восходящий процесс исключен; а поддерживается такая модель эксплуатацией труда рабов.

Проблема смеха

Известно, что Иисус Христос никогда не смеялся. Хотя, по Евангелиям, он обладал чувством юмора, мог пошутить. Но он не смеялся.

Потому что если ты смеешься над чем-то, то ты этот предмет принижаешь своим смехом, ты уничтожаешь серьезность предмета.

Христос нес человечеству серьезную миссию и к человечеству относился серьезно. Вообще изначальное христианство очень не поощряло излишний смех. Вот как об этом говорит Иоанн Златоуст в Толковании Евангелия от Матфея:

Итак, не проси у Бога того, что получается от дьявола. Богу свойственно давать сердце сокрушенное и смиренное, трезвенное, целомудренное и воздержное, кающееся и умиленное. Вот дары Божии, потому что в них мы имеем наибольшую нужду. В самом деле, нам предстоит трудный подвиг, борьба с невидимыми силами, брань с духами злобы, война с началами, со властями; и хорошо, если бы мы, при всем тщании, трезвенности и бдительности, могли устоять против этого свирепого полчища. Если же будем смеяться, играть и всегда предаваться лености, то еще прежде сражения падем от собственной беспечности. Не наше дело постоянно смеяться, забавляться и жить весело; это дело лицедеев, зазорных женщин, и людей на то предназначенных, тунеядцев, льстецов; не званным на небо, не написанным в горнем граде, не приявшим духовное оружие свойственно это, но тем, которые обрекли себя дьяволу. Это он, он самый изобрел такое искусство, чтобы привлекать к себе воинов Христовых, и ослаблять силы их духа. 

В христианстве смех считается оружием дъявола, серьезность – оружием против дъявола.

Апологетика низа

Литературный язык Рабле характеризуется одним словом – похабный. Роман «Гаргантюа и Пантагрюэль» построен на предельной похабщине (кстати, французский язык не последовал примеру вульгарного стиля Рабле).

Лосев обратил внимание на то, что смех у Рабле

делает его независимым от объективного зла жизни, он дает ему последнее утешение, и тем самым он узаконивает всю эту комическую предметность, считает ее нормальной и естественной, он совершенно далек от всяких вопросов преодоления зла в жизни. И нужно поставить последнюю точку в этой характеристике, которая заключается в том, что в результате такого смеха Рабле становится рад этому жизненному злу, т.е. он не только его узаконивает, но еще и считает своей последней радостью и утешением. Только при этом условии эстетическая характеристика раблезианского смеха получает свое окончательное завершение. Это, мы бы сказали, вполне сатанинский смех.

***

Лосев отметил, что

Советское литературоведение очень много сделало для выяснения характера этого смеха у Рабле, причем особенно много потрудился в этом отношении Л.Е.Пинский.
Именно этот исследователь убедительно доказал, что смех у Рабле вовсе не есть какая-нибудь сатира на те или иные язвы личной и общественной жизни, он направлен вовсе не на исправление пороков жизни, а, наоборот, имеет некоторого рода вполне самостоятельное и самодовлеющее значение.

Когда ты пишешь, к примеру, о любви к женщине, ты не будешь применять в отношении любимой скотские эпитеты, жестоко высмеивать ее, опускать любимую ниже плинтуса. Ты не можешь описывать низким языком высокие чувства.

Низкий язык – для низких чувств или — для убийства высоких чувств и низведения их на уровень низких.

Рабле сводит любовь к предельному низу:

Мой зад свой голос подает,
На зов природы отвечая.
Вокруг клубится вонь такая,
Что я зажал и нос и рот.
О, пусть в сей нужник та придет,
Кого я жду, опорожняя
Мой зад!

Тогда я мочевой проход
Прочищу ей, от счастья тая;
Она ж, рукой меня лаская,
Перстом умелым подотрет
Мой зад.

( Рабле, «Гаргантюа и Пантагрюэль»)

Вся книга Рабле посвящена апологетике низа. Потому что задачей Рабле было

изъять идеальное, растоптать и убить его и оставить человека только инстинктам.

 

Пробуждение зверя

Идеальное это была сфера деятельности христианства и Ренессанса. Именно в идеальном христианство и Ренессанс сходились.

Для развенчания идеального Рабле и задействовал язык низа; то, что Лосев назвал антивозрожденческой эстетикой.

То есть существовала возрожденческая эстетика, где человек подавался целостно и в векторе восхождения,

и Рабле создал антивозрожденческую эстетику, где человек подавался только в плоскости простых инстинктов.

 

А.Ф Лосев в “Эстетике Возрождения” пишет следующее:

Дело в том, что материализм подлинного Ренессанса всегда глубоко идеен и земное самоутверждение человеческой личности в подлинном Ренессансе отнюдь не теряет своих возвышенных черт, наоборот, делает его не только идейным, но и красивым и, как мы хорошо знаем, даже артистическим. У Рабле с неподражаемой
выразительностью подана как раз безыдейная, пустая, бессодержательная и далекая от всякого артистизма телесность. Вернее даже будет сказать, что здесь мы находим не просто отсутствие всяких идей в изображении телесного мира человека, а, наоборот, имеем целое множество разного рода идей, но идеи
эти — скверные, порочные, разрушающие всякую человечность, постыдные, безобразные, а порою даже просто мерзкие и беспринципно-нахальные.
 

Огромную роль у Рабле играют мотивы разинутого рта, глотания, сосания, обжирания, пищеварения и вообще животного акта еды, пьянства, чрезмерного роста тел, их совокупления и беременности, разверзшегося лона, физиологических актов отправления. Героями отдельных эпизодов романа прямо являются кишки, требуха, колбасы и т. д. Исключительное место занимают всюду испражнения…

Брюхо, утроба, кишки, зад, детородные органы упоминаются и описываются здесь в огромном количестве со всеми возможными подробностями и преувеличениями, с неимоверным смакованием и упоением. Зад у Рабле — это «обратное лицо или лицо наизнанку» (14, 405). «Сивилла задирает юбки и показывает места, куда все уходит и откуда все происходит»…

Одной парижской даме, не ответившей ему взаимностью, Панург подсыпает в платье размельченные половые органы суки, в результате чего за этой дамой шли 600014 собак и мочились на нее. Находят свое место и менее значительные выделения — слюна, рвота, пот и т. д. Недаром Гюго говорил, что у Рабле «весь человек становится экскрементом»…

Если в христианстве и Ренессансе человек становится образом и подобием Божием, то у Рабле человек становится экскрементом (и после этого кто-то умудряется еще записывать Рабле в гуманисты)))

продолжение здесь

share

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.